TRENT REZNOR & ATTICUS ROSS || JUNO in the vastness of space
1. Бастет готова на край земли. На край рая обетованного, край ада — сестринские шутки ей не нравятся. Война как обычно впутывает её… во что-то. Война видит слишком много, как видит Суть. Война везде. Она говорит: “Я есть война. Я есть там, где война.” Она манит. Затем останавливает. Думает — как бывало в старой Америке прикрывает глаза и грызёт коготь на большом пальце — какое там божество? Женщина. Девчонка совсем. “Дай смертным загадку. Они любят загадки, помнишь, сестра?” “Зачем они?” — Баст не нравится пытка. Баст знает, что ей нужно… тело? Нужно? Она не уверена. Без тела всё это не имеет смысла. Или война знает что-то, чего не знает Танцующая. Судя по тому, как легко она вторгается (иллюзия? контроль? мощная трансмат точка?), война действительно знает что-то. “Смертные любят загадки,” — с нажимом повторяет Сохмет. У неё странное нездешнее лицо, в котором неизменно угадывается Война. В котором неизменно — острые скулы, пронзительные глаза. Львиный рык. — “Это сотрудничество. Встряска.” Сестра смеётся — морок тает. Убасте не знает кому были её слова — застывшему в ступоре на чужой постели капитану Джеймсу Тиберию Кирку, замершей с глазами утопца лейтенант-лингвистке Нийоте Ухуре или ей, божеству, растратившему негасимое пламя своей необъятной сущности на старый домик в Кайро. И потому она идёт. А люди любят загадки. 2. Женщина. Тело. Дом. Люди. Человек. Она — человек. Ее место в Кайро. В Штатах XXI века. В пантеоне богов. Она — жизнь. Она — защита. Она — Танцующее в Очаге Пламя. Сердце в ладонях Его. Тёмный, не к ночи будь помянут! Сестра приходит как мужчина. Это ломает в Бастет что-то важное. Странно видеть её такой — Войну такой. У войны не женское лицо?… Детское? Мужское? Какое? (Сет?.. Но как?) 3. Сестра милует и дарует сон. Теперь Убасте осознает — её, войны, нет на борту фрегата. Никогда не было. Есть Джим Кирк, невыносимый капитан корабля, бабник, повеса и сын своего отца. Есть старший помощник капитана Спок — уроженец Вулкана, мертвой планеты, разрушенной системы, вымершего народа, — лишенный эмоций и яростно любящий её, Ухуру… Ухуру? Убасте! Ухура… Нийота Ухура — землянка. Красный кадетский мундир, земной бар. “Деревенщина”, — бросает она Кирку и тот — что зарница над Аттикой. Он заказывает ей виски, она платит за виски сама. “Деревня!” — окликает Джеймса шкаф-кадет — красный мундир, красная рожа, плечами потолок попирает, — и разминает кулаки, — “Считать разучился? Ты здесь один, а нас четверо.” “Позови ещё троих, радость моя,” — Кирк, “деревня”-мальчик, смотрит Убасте прямо в душу и она видит её, войну, прямо здесь, прямо рядом с собой. “Я есть война. Я есть там где война.” Джим сплёвывает. — “Зови ещё троих, тогда силы будут равны.” 4. Его уработали так, что смотреть страшно. Лица нет — бледная окровавленная маска. “Он бы смог,” — думает Убасте, — ”Она бы смогла.” Они встречаются на борту шлюпки в день отбытия в Академию. От Джеймса несёт вискарём и медигелем. Твою мать. 5. Она приходит на грани яви и сна — чем-то вроде галлюцинации, порывом космической бури, помехой на дальнобойных сканерах фрегата. Приходит и топчется тяжелыми львиными лапами в ногах у лейтенант-лингвиста, идеальной женщины, железной леди. Нийота Ухура просыпается — собой. Резко, словно утопленница, русалка на берегу, вдыхает-выдыхает, и погружается во тьму рассудка — львиная лапа (женская ладонь? … Нет. Капитан?.. Джим? Что ты здесь дела…) припечатывает и будит её, другую. Ухмыляется. За ней — изнанка. Скорлупа. Мириады миров в единственной искре. Звёздное крошево осыпается в ладони звуком и война укладывает острый подбородок меж сестриных ключиц. |
[NIC]SΛKHMΣT[/NIC][SGN] FLYIN' THROUGH THE SKY IN YOUR SPACESHIP /// I'M AN ALIEN TONIGHT[/SGN]