О том, что Лекс ненормально нервничает перед каждым таким масштабным приёмом, знает одна лишь Мёрси - просто потому что ей должностью положено знать о Лексе больше, чем любому другому живому человеку на Земле, за то ей и платят. Знать и сглаживать последствия; выточенной, пером и тушью, верной кистью графиста нарисованной тенью маячить у него за спиной, одним своим видом добавляя значимости его дёрганой, подчас нелепой фигуре. Лекс не питает иллюзий: всё это "талантливый человек талантлив во всём" - полная хрень. Как он не смог бы никогда в оперу и балет, примерно с тем же успехом он и по сей день, и после стольких лет в высшем обществе, в этом бизнесе, общается с людьми. Никакого к этому дара, скорее он даже уходит в минус, и вся эта свойская простота, флёр обаятельного парня - плод ежедневных усилий и практики, которые даются тем сложнее, когда за ними - вечно живой, нервный ум и повадки нёрда-подростка с синдромом Туретта. Лекс гений, он не даёт себе поблажек и ясно осознаёт, насколько хорошо (не очень) справляется. У него, в общем-то, не особенно есть выбор.
Просто приходиться признавать за собой, что вся эта дурно склеенная маска может развалиться в любой момент, обнажив мало социальное настоящее.
Обычно это случается, когда он нервничает. Так что он ненавидит нервничать. И оттого нервничает еще больше.
Мёрси отзывается на это безмолвно тем, что приводит в ещё более безупречный порядок всего его файлы, выстраивает канву мероприятия с парадоксальной точностью до минуты, сверяет часы до секунды, и это всё без слов говорит Лексу - "всё идеально, вам не о чем волноваться, босс". Это успокаивает его куда как больше, чем если бы она действительно произнесла это вслух.
Он вновь, в раз двадцать третий, наверное, неловко шутит про "Everything's at your mercy, Mercy", она, как и всегда, позволяет улыбке коснуться лишь самых кончиков губ.
Оценивая дело рук своих, её и сотни несущественных верных миньонов, Лекс наконец-то верит в то, что всё действительно идеально.
Разумеется...
Разумеется, именно в этот раз - зря.

Презентация LEX OS, не передать, как для него это важно. В своём детище он уверен, больше, чем в чём-либо ином. Он даже уверен в том, что все эти болваны, напыщенные придурки в костюмах и вечерних платьях и их ещё более безмозглые пассии смогут оценить если не весь, то хотя бы половину потенциала того, что он для них приготовил.
И всё же, когда пара раундов шампанского уже разошлись, и настаёт время (20.20, спасибо, Мёрси) его торжественной речи, его руки, держащие заготовленный листок, немного дрожат. Он ставит лист на кафедру перед собой, а руки прячет в карманы дорогих брюк - не самый излучающий уверенность и превосходство вид, но знаете что, идите в жопу.
Он откашливается в микрофон; волосы лезут в глаза, но, заправляя их за ухо, он точно выдаст тремор. А, к чёрту! Заправляет и улыбается в зал, которому на деле покласть с большой колокольни на все его мучения.
Залу и на его речь, честь по чести, - покласть. Но правила есть правила, не он их придумал и не ему их менять. Не все.
- Приветствую вас, леди и джентльмены, - начинает он, - сегодня вы узнаете, что такое настоящая безопасность.
И вот здесь, здесь первый звоночек - ему вдруг кажется, что кто-то отчётливо давится смехом в бокал. Во имя собственной собранности и концентрации он решает сделать вид, что ему показалось.
Как бы не так.
Он кратко проходится по истории компании LexCorp (и у него почти не дёргается лицо при упоминании папочки), чуть менее кратко - по самому понятию безопасности, тому, что оно значит теперь, в мире виртуальности, который проник уже практически во все слои реального, материального мира. Здесь Лекс уже не обращает внимания на зал, намеренно: фокусироваться на скучающих лицах ему совершенно ни к чему. Он упрямо идёт вперёд, по заранее проложенному маршруту, пока вдруг - не спотыкается. Как на камень налетает на резкий звук - компьютерный, как в какой-то игрушке; тот вскоре прерывается, оставляя за собой звенящую тишину.
- Упс, простите, - говорит в ней насмешливый голос, от которого у Лекса пережимает в горле, и внезапно не хватает кислорода. - Чармандер.
По глянцевой толпе перед сценой прокатывается живой, неподдельный смех; Лекс не может спонтанно придумать, что ответить, чтобы органично вернуть внимание к своей персоне (он и дышать-то вспоминает не сразу), и вот теперь, теперь черты его лица неприкрыто сводит нервной гримасой, и он возвращается к речи, позорно повышая голос на: "Так вот...".
Смех постепенно сходит на нет, лица вокруг него за считанные секунды вновь покрываются штукатуркой вежливого равнодушия. Лекс добирается до конца речи, почти не сбиваясь.

Что тяжело, поверьте, когда тебя натурально потряхивает от злости - на самого себя, на них всех и на этого, неуместного, невозможного, нахуятыздесь, с Чармандером.
Найти его, когда сотни глаз с облегчением переводят взгляд и больше не имеют никакого к Лексу интереса, несложно - источник всех его сегодняшних (и не только) проблем, улыбаясь в своём безупречно сидящем костюме, беседует беседы с представителем Wayne Corp. Вокруг Лекса, наверное, особенно нездоровый флёр напускного дружелюбия, потому как последний сливается, как вода в сток, стоит Лютору лишь на пару фраз вклиниться в разговор.
После чего уже отвести person of interest в сторону, прочь из зала, настойчиво пригласив во внутренние помещения и подчёркнуто не касаясь, не составляет труда.
Лекс останавливается, только когда они действительно одни, только когда они одни друг против друга.
Он смотрит на Джима Мориарти, который старше, лощёнее, морщинистее и увереннее, чем он помнил лично, и... снова теряется в словах. Это бесит, бесит!
- Зачем... откуда ты здесь? Зачем?.. - это никак не передаёт всей гаммы, он бездумно скребёт во лбу, и, чёрт, он действительно зол на него, за сейчас, за сегодня, за всегда, и потому выпаливает безо всякой связи, в неверии и обиде и возмущении: - Блядский Чармандер?! Серьёзно... Чёрт!

Нинтендо... Ну стоило догадаться, конечно. Джим-Джимми, вечно на гребне волны, не важно, какой - наркотической эйфории или передовых технологий. Только вот - Лекс слишком давно перестал думать о нём, как о ком-то, имеющим право на настоящее. Следил, да, по мере сил, по мере времени (скорее), но все эти заметки, слухи, сенсации вокруг знакомой, такой вычурной фамилии, скрывающей за собой мистерии литеры "М" - это всё словно о ком-то ином. О персонаже, знаете, пера какого-нибудь английского сэра. Осязаемый, пахнущий, тёплый Джимми остался в прошлом. В захламлённой комнате, вкусом пиццы с ананасами и кинком на полицейские фуражки. Слезами слишком взрослых для них проблем и никогда не слишком чистыми волосами, у обоих. Средним арифметическим между амбициозным "Мы завоюем мир" и обжигающим звуком пощёчины.
Ему не было места в настоящем Лекса. Ни места, ни повода, ни права.
Но когда Джиму требовалось хоть что-то из упомянутого?
Джима не ждали. Лекс не ждал (хотел в это верить). Просто жил - вперёд, навстречу будущему.
Имел ли значение этот квест, если стоило только Джиму появиться - и всё. Просто всё. Вся бравада, весь отработанный, обточенный годами до приятной гладкости краёв образ бьётся вдребезги, осколки в стороны. Перед Джимом, с трудом удерживая лицо, стоит всё тот же нервный нёрд-подросток с синдромом Туретта. Нихера он никуда не уходил - мастерил только масочки поновее да поубедительнее, чтобы не смотрелось, как лицо коммунистического вождя в кремлёвском мавзолее.
И смысл был в них?
Джим Мориарти облизывает губы, этим своим сукасукасука нарочито медленным жестом, и Лекс звенящим от ярости возбуждения раздражения голосом просит его удалиться нахуй.
Что, на самом деле, победа, потому что в голове он громко пожелал ему сдохнуть, ещё даже не успев проследить весь путь кончика языка по этим самым сукасукасука губам.
Остаток вечера Лекс бродит меж гостей тенью... нет, не отца, просто Гамлета - мрачного принца датского, излишне резкий, слишком категоричный, неприятный. Мёрси хмурится, конечно: целью презентации отвратить от себя партнёров и инвесторов вот совсем не стояло. Это очень по-ребячьи (и вполне себе в духе всяких не вышедших из пубертатного периода королевичей), но Лекс делает вид, что не замечает её говорящих взглядов.
Пару раз. В остальном и вправду не замечает. В его мыслях, даже связанных с OS, словно 25-ый кадр с порнухой, мелькает то и дело прельстивая улыбка Джима Мориарти...

О Джиме и от Джима за неделю - ни слова. Да и Лекс не стремится идти на контакт. Нет, то есть, хочет нанести ответный визит, определённо: ему жгуче неловко, липко стыдно за то, как он повёл себя на презентации, каким неподготовленным и слабым себя выставил - он такого давно себе не позволял, предпочитая просчитывать все вероятности событий на двадцать шагов вперёд в любом направлении, так, чтобы все они вели к необходимому ему итогу. Джим был абсолютно новой переменной, неожиданно затесавшейся в безукоризненный рисунок уравнений и формул. Что ж, значит, придётся с ним считаться. Не сейчас.
Лекс откладывает реванш на потом, закономерно ставя на первую сотню мест по приоритетности нужды компании, всякие свои теневые проекты, ну вы знаете... Те, о которых не болтают приветливо с журналистами.
Он даже позволяет себе забыть о Джиме... И здесь совершает ключевую ошибку.
О Джиме, как выяснялось теперь, совсем забывать не стоило.
Лекс понимает это, стоя на руинах системы безопасности самой-безопасной-операционной-системы-в-мире-с-которой-вам-не-нужен-антивирус, своего триумфа - как он полагал ещё сегодня утром. Какая-то скотина, какая-то тварь выложила в открытом доступе код обхода, издевательски гениальный и очевидный на уровне "Молви друг и войди" - и Лекс уже бросил на залатывание бреши телами лучших своих программистов, но сам не стал даже пытаться присоединиться: у него слишком дрожали от бешенства руки, чтобы попадать по клавишам с максимальной эффективностью. Он узнал почерк, не мог не. Всё равно как если бы в конце действительно стояла пресловутая литера "М".
Всё ещё дыша злостью больше, чем кислородом, он оказывается в офисе Джима Мориарти, вихрем минуя приёмную и все кордоны личной охраны, уже через полчаса.
- Здравствуй, Джимми, - улыбается он криво приветливым оскалом серийного маньяка. - Ты извини, что в поздний час, но вопрос, знаешь, совсем не требовал отлагательств, можешь себе представить! - Порывисто шагает к тому, стоящему возле стола, недостаточно внимательному, слишком расслабленному, играющемуся с ним, играющемуся в телефончике своём, опять. - Так вот, позволь спросить тебя, Джимми. - Останавливается в шаге, едва ли дальше. Смотрит прямо в лицо, которое шкалит радиационным фоном самодовольства за все счётчики Гейгера, и чувствует, что вот-вот - и соскочит. Нежно, тихо чеканит: - Какого. блядского. хуя?
В кромешной тишине, повисающей после его вопроса, вдруг снова этот звук - покемон. Взгляд двух тёмных космических бездн безо всякого труда соскальзывает с Лекса, устремляясь к экрану смартфона; большой палец привычно снимает блокировку.
И Лекс срывается.
Их руки соприкасаются лишь слегка, а через миг телефон уже летит в стену, вместе со всеми покемонами.
Джим всегда слишком хорошо знал его триггеры и с удовольствием играл на них, о, скажем, Вагнера - не преминул и теперь.
Лекс понимает это. Дышит прерывисто. Терпеть ненавидит. И ничего не может с собой поделать.