Дышится тяжело и вязко, как сквозь мокрую ткань. Лора морщится от воспоминаний о мешке, надетом на голову, размякшем от дыхания у ее рта. Но глаза открывает навстречу свету — никаких мешков, только цепии холодный пол.
Лора перестает ворочаться, ссаживая кожу на запястьях о металл, и прислушивается. Не к похитителю, черт с ним и его путами. К себе, конечно. К медленно-медленно качающейся крови, головокружению и неприятному удушью. Она принюхивается, но не чувствует никаких запахов, только пот от себя и одеколон — от смуглого мальчишки. Никаких следов газа, да и какой-нибудь хлороформ ее бы не взял в любом случае.
Следов от шприца уже точно не найти, хотя она и косится на заломленные назад руки. Соmе mierda, будет странно, если он еще не сообразил, что успокоительное прогонится по организму быстрее, чем у обычного человека.
Когда ее тело сопротивляется, Лоре кажется, что кровь пузырится и кипит, выжигая ее изнутри. Запасы той зеленой наркоты вышли еще год назад, но теперь она и не нужна: ярость выпрыскивается ей в вены, бьет в кончики пальцев, подергивающихся и без того в готовности. Лора так часто сжимает кулаки, что приходится напоминать себе, что их нужно расслабить, распрямляя пальцы.
Это теперь ее жизнь, lleno de notas, пометка на пометке. У нее все еще кривой почерк, буквы, наскакивающие друг на друга, покрывают любой огрызок бумаги, до которого Кинни дотягивается, карманы ее рюкзака набиты салфетками с бесчисленными фразами на французском и просьбами-представлениями на английском.
Меня зовут Лора.
Je viens de passer par.
Где я могу найти еду?
— Меня зовут Труди, — Лора врет пересохшими губами, не моргнув и не опустив взгляда. У нее во рту нет слюны, в ее рюкзаке нет документов на выдуманное имя. На реальное, впрочем, тоже. — Меня зовут Труди Хоулетт, и я хочу на свободу.
Спорить бесполезно. Можно попробовать поспорить со здоровыми бугаями, оттягивая время, но точно не с этим мальчишкой. Лора без эмоций смотрит на шею, там ни тени щетины, по сложению он крупнее, чем она сама, но точно уступает взрослому мужчине. Ему что, пятнадцать? Как вообще он умудрился ее скрутить? Она слишком медленно думает. Отвлекается.
Она закрывает глаза, на полминуты уходя от внимательного взгляда, забывая о постороннем человеке, пытается вызвать хоть какие-нибудь воспоминания. Рваная, нечеткая, картинка возвращается: окно, врезанное в стену на углу улицы, запах пирогов и кофе, затянувшийся голод, маленькая очередь, звенящая мелочь в кармане Лоры. Три преследователя, странный, неуловимый, раздражающий запах, нарастающее напряжение в мышце, каждой в маленьком сухом теле — и вот он дальше, провал. Она не помнит, как оказалась здесь.
Лора напрягает губы, все в чешуйках потрескавшейся кожи, и заставляет их дрожать. Девочки постоянно плачут, и им за это все прощается. Она до сих пор не понимает, как это работает, но это не значит, что нельзя повторять за другими.
В ней едва ли сорок килограмм веса, она чумазая и носит одежду на два размера больше. У нее достаточно приятный голос, если хочется выбить из человека жалость. Лора даже умеет улыбаться.
J'étais un enfant.
Пожалуйста, дайте мне уйти.
Мальчишка не реагирует, только едва заметно меняет положение. Нервничает или раздражается. Никто не любит слезы. У него на скуле прозрачный пластырь.
Лора помнит что-то блестящее, короткие вспышки перед глазами, но это точно не когти. Кто-то еще дрался с ней? Она косится наконец на пятна крови на одежде, на прорехи у ребер и на боку, на аккуратные, на равном расстоянии друг от друга царапины под кусочком пластика. Губы Лоры перестают дрожать, и она скалится.
Если быть достаточно умной, можно сократить те несколько часов до своего освобождения.
Je ne voulais pas tuer.
— Меня преследовали. Я защищалась. Что-то еще? [AVA]https://i.imgur.com/ez6IGyh.png[/AVA][NIC]Laura Kinney[/NIC][STA]unnatural selection[/STA][SGN]everything's alright, and there aren't any more guns in the valley
[/SGN]
Отредактировано Jason Todd (2017-06-11 18:45:27)