Красный Коготь обнимает ее со спины, холодные ладони скользят поверх истасканной футболки с нелепым принтом, и Ривер стискивает зубы, замирая посреди движения. Коготь не любит прикосновений, в отличие от того же Люка, и все же порой и ему требуется сближение, и тогда шею Ривер щекочут (тускло)-разноцветные перья. Она не может сопротивляться или отказать, призраки, фантомы впитавшейся в ее кости силы Альфа, остаются бесплотными и для Ривер, ровно до момента, как обретая подобие плоти, не становятся в разы сильнее человека. И тогда ей можно только бежать и прятаться, что, впрочем, едва ли может спасти хоть кого-то.
- Хорошая девочка, - усмехается Люка, и Ривер отводит взгляд. Снова. Тени обступают ее со всех сторон, закрывая свет - и Ривер закрывает глаза, зажмуривается, принимает себя жертвенным агнцем на твердой, прогретой солнцем каменной плите за мгновение до того, как серп снимет жатву, орошая початки горячей, насыщенно-красной кровью, и тело рухнет на землю, закончившее свой смысл, истощенное, опустошенное, перешедшее в иное качество. Чей-то коготь ведет вдоль ее шеи, оставляя за собой красную полосу, и Ривер может только гадать, кто уже окреп настолько, что может причинить боль. Коготь кружит, вычерчивая имя, и кожа зудит, чешется, ноет страхом. Ледяные, мертвые пальцы отводят ее мокрые после душа волосы, проходятся вдоль позвоночника, проходя сквозь не распоротую футболку.
Помечая.
Обрекая.
Пытаясь принести в жертву.
"Ты больше не бежишь с волками, Ривер", - шепчет Люка, и его она боится больше всех, его слов не меньше, чем когтей и клыков, не ставших менее острыми после смерти. - "Теперь волки бегут за тобой, Ривс".
Ривер издает тихий всхлип и тут же зажимает себе рот, прикусывает тыльную сторону ладони, не позволяя звукам вырваться наружу. Не разрешая себе привлекать внимание, потому что спасители, объявившееся на пороге пыльного, пропахшего солнцем номера мотеля на краю мира, останутся здесь, на этом истертом деревянном полу, навсегда. Ее не могут убить, не могут растерзать, как бы не презирали хрупкую человеческую оболочку, но волкам нужно охотиться. Даже по ту сторону смерти волки остаются голодными и жадными до крови хищниками. И добыча придет, окрасит серые, безжизненные зрачки насыщенным красным.
Этим волкам не нужна луна.
Этим волкам больше не нужно прятаться.
Ривер отдаст им добычу, как всегда отдавала, потому что иначе они заберут намного больше.
- Иди, - говорит Лоренс, и ее губы на мгновение прижимаются ко рту Ривер, щекочут клыками корочку старой, омертвевшей кожи, прикрывающей прежние укусы. У Ривер начинает ныть голова, все отметины на теле, ей хочется заплакать, свернуться в клубок, спросить, ЗА ЧТО, почему именно ОНА, умолять не мучить ее больше, умереть, чтобы больше никто не касался ее сердца, но ей не позволят ничего из этого. Лоренс стирает показавшиеся слезы, и Коготь делает шаг, протягивая ладонь к силе, проникая в кости, вплавляясь в Искру, притянутый ее красным светом, и Ривер теряет себя еще немного.
Мальчишка, чью машину она переворачивает, кричит и плачет, и Ривер плачет вместе с ним, пока ее ноющие от перенапряжения руки извлекают пахнущее добычей тело из груды покореженного металла. Волчий вой ломает кости, вырывает позвоночник, и Ривер предсказуемо выворачивает, когда Коготь наклоняется ближе, собираясь полакомиться свежим мясом.
Солнце печет ее темные волосы, кружится от голода голова, но она сопротивляется, словно этот последний выставленный барьер может хоть что-то изменить.
К Когтю присоединяется Люка и - после недолгой паузы - Ричард, и Ривер с усилием сглатывает. Человеческое мясо жесткое, и на вкус оно как смерть.
Волки оставляют ее на обочине, и какой-то очень сознательный мужчина подбирает плачущую, пахнущую кровью и рвотой девчонку, чтобы подкинуть до больницы. Из больницы Ривер сбегает прежде, чем кто-то успевает понять, что покрывающая тело и рваную одежду кровь - не её. Что это кровь жертвы, загнанной добычи, окропившей вместо могущих прорасти початков кукурузы мертвые души, прорастающие в не принадлежащее им тело, забравшее себе Искру.
