– Мистер Гольдштейн?
Тихий, предупредительно-ласковый голос психолога выводит Грейвза из задумчивости. Он заплатил чертову прорву денег, чтобы остаться в клинике под чужим именем – назвавшись фамилией бывшего лучшего друга, Перси, солнышко, ты идиот – и еще кучу времени потратил, чтобы к нему привыкнуть.
– Я спросил вас, когда вы впервые познакомились с Геллертом.
Персиваль не поднимает на доктора Мунго взгляд, потому что Гриндевальд сидит ровно на подлокотнике его кресла и с ехидной улыбкой сверлит его глазами. Гриндевальд рассказывает свою версию их первой встречи, такую правдоподобную и непробиваемо-цельную – любой другой поверил бы, что Геллерт был в его жизни на самом деле. Грейвз изо всех сил держится за мысль, что это не так.
– Я придумал его, когда мне было семь.
Неправда, дорогой мой, я всегда был с тобой, был тобой, лучшей частью тебя, и ты это знаешь.
– Среди моих сверстников не было ни одного, с кем бы мне было достаточно интересно. Они не читали тех книг, которые читал я, понятия не имели о том, что знал и умел я. Геллерт... разделял мои увлечения, – видимо, Грейвз слишком подчеркнуто не смотрит на Гриндевальда, любовно разглядывающего свою коллекцию скальпелей. Доктор оборачивается на пустоту слева от себя с едва заметным недоумением и сочувственным пониманием.
– Геллерт что-то сейчас делает рядом со мной, верно?
Ну же, Перси, будь хорошим мальчиком, не порть игру. Стукачам всегда достается дважды, ты же помнишь?
– Да. Он выбирает, чем перерезать вам горло.
//////
Из недр зеркального шкафчика в ванной на него каждое утро смотрит рыжий пузырек с белой этикеткой на боку. "Дж. Гольдштейн", написано там. Иногда Грейвзу начинает казаться, что это и есть название лекарства: чужой, но реальной личностью погибшего товарища он давит в себе воображаемого маньяка, воспаленную часть собственного сознания. Таблеток в пузырьке каждое утро становится меньше на одну, на календаре прибавляется еще один "день без Гриндевальда". Перси машинально зачеркивает клетки, но никогда не считает их. В этом есть что-то от глубоко противного Грейвзу-материалисту суеверия, но в случае с Геллертом все средства хороши. Персиваль уже забыл, что такое быть единственным хозяином собственной головы.
После переезда в Нью-Йорк начинать приходится почти с нуля, но Грейвз и не претендует на что-то выше позиции инспектора. В Бронксе, как всегда, нехватка кадров, и никто не заморачивается с раскапыванием подноготной кандидатов. Грейвза даже не спрашивают ни про оставленный пост, ни про потерянные где-то два года. Ему выправляют удостоверение, выписывают квиток на получение формы и показывают кабинет. Дальше – сам. Первую неделю Персиваль полностью тратит на то, чтобы разобраться в бумажках своего предшественника. У того на столе – настоящий бюрократический ад, и педантичный Грейвз почти готов вешаться, вылавливая очередную несостыковку в списках. Криденс Бэрбоун – одна из них.
Его характеристика в личном деле никак не вяжется с развязным и самоуверенным пацаном, сидящим на стуле прямо перед ним. У Криденса наглость льется через край, а на лице – ни грамма христианской благодетели. С него б писать картины порока, увидеть в нем воспитанника церковного приюта и одного из тех мальчишек, что стоят на улице с плохо отпечатанными псалмами в руках, Грейвзу не удается, как бы он ни старался. Куда лучше Персивалю представляется, как Бэрбоун торгуется, стоя чуть наклонясь возле остановившегося автомобиля. И синяки тогда – даже в самых незаметных местах – вполне имеют смысл, нехороший, пахнущий не самыми приятными статьями Кодекса.
Он отпускает Криденса в туалет, пока вписывает в личное дело новые строки, и не узнает паренька, которого дежурный вводит обратно. Бэрбоун тоже как будто впервые его видит – здоровается еле слышно и с запинками просит отпустить его домой. У Грейвза холодеет в груди.
– Принесите ему кофе и сэндвич. И оставьте нас, – младший сержант косится на него с легким недоумением – он столько раз видел этого фрика в участке, с чего бы вдруг с ним возиться, отправить домой, да и дело с концом, – но подчиняется. Персиваль подмечает и недоверие, с которым Криденс смотрит на теплую, вкусно пахнущую еду перед собой, и жадность голодного человека, и робость собаки, много раз битой за попрошайничество. Грейвз погружается в бумаги, чтобы не мешать мальчишке поесть, и перебирает сотни вариантов одного-единственного важного сейчас вопроса. "Ты такой же, как я?".
– Скажи, пожалуйста, только честно, у тебя бывают провалы в памяти?
\\\\\\
Криденс приходит, когда Грейвз перестает ждать и по кругу линчует себя мыслью, что следовало пойти с ним, остаться с ним до конца, насильно вырвать его из того ада на земле, которым Бэрбоун наказывал себя за все, чем являлся. Одергивать себя, напоминать о равном долге перед всеми и о границах пристойного было уже бессмысленно. Персиваль не мог помочь всем, а Криденсу – мог. Криденс верил в него так же непоколебимо, как Грейвз верил в решимость его второй, более наглой стороны – вместе с тем непозволительно глупо забыв даже записать для мальчишки точный адрес.
– Боже, конечно, разумеется, проходи, – отмерев от неожиданности, Грейвз даже смущается и впадает в несвойственную себе суету. Он несколько раз переставляет единственный несчастный рюкзак Криденса и хлопает шкафами сначала в поисках тапочек, затем кружки, затем постельного белья, уже давно предусмотрительно положенного на кресле. Грейвз никак это не комментирует, но то, что на пороге оказывается застенчивый, робкий Криденс, его приятно удивляет и, неожиданно, успокаивает. По странной, плохо объяснимой логике это делает происходящее глубоко правильным. Не эмоциональным порывом субличности Бэрбоуна, не интервенцией ради душевного спокойствия самого Персиваля, а взвешенным взрослым решением с сожженными мостами за спиной.
Это, впрочем, не избавляет Грейвза от смутного опасения, что однажды он вернется в пустую, как и было раньше, квартиру. Но проходит месяц, второй, а вещи Криденса по-прежнему населяют его гостиную и – если у руля в этот день стоит более небрежный и эмоциональный Обскур – совершают поползновения в другие комнаты. Футболку Криденса Перси однажды находит в своей спальне, но решает не задавать вопросов.
С Обскуром он знакомится однажды за ужином – тогда он чуть ли не впервые за их совместное проживание вернулся домой достаточно рано, чтобы сообразить нормальный стейк с гарниром, здоровую альтернативу китайской лапше, которой без конца питается Криденс. Тот сначала упрямо отказывается, бормоча что-то нелепое, и отнекивается от вина, но потом, резко расслабившись, сам с удивительным проворством разливает его по бокалам. Перемена разительна настолько, что Грейвз не сомневается, с кем находится на кухне в данный момент. Его подкупает это доверие, отсутствие даже попытки замаскироваться, спрятаться, обмануть. Возможно, Криденс уже давно сознает, что с Грейвзом это бесполезно.
– Как ты себя зовешь? – интересуется он невзначай, когда уже, сытые и разомлевшие, они допивают бутылку в зале перед телевизором с невероятно предсказуемым боевиком. Криденс прижимается к нему плечом – Перси не помнит, когда б они еще были так близко – и полусонно бормочет свой большой секрет.
Другой его секрет Грейвз узнает сам и абсолютно случайно, проснувшись среди глубокой ночи от кошмара. Ему снится Геллерт – впервые за долгое время, – вновь забравший его разум, тело и жизнь. Даже распахнув глаза, Перси помнит, что тот делал с Криденсом в его спальне, и крики звенят в его ушах. Под босыми ступнями пол кажется ледяным, Грейвз шипит, матерится и ругает себя за малодушие, но все равно бросается из комнаты, чтобы проверить и убедиться – Криденс жив, цел и безмятежно спит. Но тот не спит, и Перси застывает в недоумении и неловком смущении. У Криденса на груди планшет, звук выкручен на минимум и почти не слышен за рваным сопением, а движение руки под одеялом не оставляет простора для трактовок. Из коридора Грейвзу хорошо видна картинка и – немного хуже, но все же – как вычерченный в темноте светом от экрана Обскур закусывает нижнюю губу и слегка запрокидывает голову.
Желания, на которых ловит себя Грейвз, изумляют его самого. Он тихо, надеясь, что Криденс так его и не заметил, возвращается в свою спальню и долго не может заснуть. Никаких вопросов наутро он не задает и в этот раз.
//////
Такого с ним давно уже не было. Грейвз утирает заботливо протянутым ему Пиквери платком рот и делает два глотка сладкой газировки, тщетно пытаясь избавиться от мерзкого привкуса блевоты. От мысли, что нужно вернуться к месту и снова взглянуть на изувеченное тело девушки, желудок сжимает еще одним спазмом. Серафима смотрит с состраданием и легким удивлением, а Персиваля колотит крупной дрожью.
Ему кажется, он снова слышит в голове радостный, давно забытый хохот Геллерта. Ему кажется, он снова стоит над трупом той бедной девочки, в белоснежной рубашке с острым воротничком, с багровыми пятнами на рукавах.
Грейвзу не нужно даже прилагать усилий – он моментально находит оставленные убийцей символы, потому что знает, где смотреть. Потому что Грейвз повторно переживает собственные кошмары, и старая коробка из-под кроссовок на самой верхней полке его шкафа, куда он спрятал добытые в архивах документы о том деле, обжигает его нервы. Дело закрыли, маньяка нашли – вскоре после отъезда Перси с повинной пришел какой-то сектант из церкви неподалеку и признался во всем. Это все-таки был не он. И сейчас – тоже. Он жил без Гриндевальда почти пятый календарь кряду.
Девчонка действительно оказывается воспитанницей приюта старой карги Мэри Лу. Грейвз и так не собирался подпускать Криденса к этим отвратительным убийствам, личная вовлеченность делала это вовсе невозможным. Но даже прекрасно зная, что эту грязь тащить в дом нельзя, Грейвз не мог перестать вспоминать аккуратное распятие на выпотрошенном теле и страшный стеклянный взгляд. Он никогда не был достаточно хорошим актером, а Криденс умел видеть его насквозь.
Виски Грейвз выпивает залпом, не чувствуя вкуса, не отражая даже момент, когда стакан оказывается в его руке. В такие моменты он глубоко благодарен Криденсу за чуткость и предусмотрительность, хотя и никогда этого не говорит. Есть определенная точка, которую нужно перемолчать, иначе Грейвз скажет много лишнего, иначе не убережет Бэрбоуна от страшного и мерзкого, которого тот вовсе не заслуживает. Он убирает стакан в сторону и тянет Криденса с пола.
– Иди сюда.
Несмотря на нормальную еду и спокойную жизнь, Криденс все равно тощий и угловатый, а Обскур, кажется, в силу характера острый вдвойне. Грейвз знает, что не оберется потом ехидных комментариев и изощренных подколок, но с Криденсом на коленях, стиснутым в крепких объятиях, ему становится легче. Легче дышать, ничего не говорить, держать при себе свои глупые панические вопросы и верить, что он здесь ни при чем.
Криденс бы заметил.[NIC]Percival Graves[/NIC][STA]lost[/STA][AVA]http://i.imgur.com/2waEbZd.jpg[/AVA][SGN]we built a house on sacred ground
what happened out there now happens in here
cold sweats and couches
this was the worst of my fears[/SGN]
Отредактировано Derek Hale (2017-10-23 11:17:38)
