CROSS-O-WHATSOEVER
Он рухнул, осыпав нас каскадом радужных брызг — █████, Великий мост пал, и мы потонули в люминесцирующем тумане. Наши машины взбунтовались, наша логика предала нас, и вот мы остались одни. В безвременном пространстве, с руками холода и их любовными острыми иглами — искрами обратно изогнутых линз.
BIFROST |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » BIFROST » beyond the standard model » до твоего прихода
до твоего прихода пусть эти сумерки |
[NIC]Ares[/NIC][AVA]http://i.imgur.com/RP3WuT3.gif[/AVA][STA]сохрани мою тень[/STA][SGN]find a place to die with honor or find a place to die alone.[/SGN]
Отредактировано Chuck Hansen (2017-02-10 18:17:28)
[NIC]Aphrodite[/NIC][STA]у моей войны[/STA][ava]http://sd.uploads.ru/Wj7KG.gif[/ava][SGN]
сегодня утром я была просто парализована страстной тоской по тебе[/SGN]
Слышишь, как воет память, желчь собирая в гарь, желчь превращая в сны.
Мой первобытный страх в черных окопах замер, полных гниющих тел, грязных и смоляных.
Война пахнет кровью и потом. Солеными слезами и болью, страхом. Война пахнет железом и порохом, обожженными деревьями и каменной пылью. Война пахнет развороченной землёй и сладостью гниения. Война пахнет лекарствами, бинтами и нечистотами. Война пахнет так, что режет до слез глаза. Война пахнет так, что запах въедается в кожу и волосы, оказывается где-то внутри. Война пахнет так, что и через много лет продолжает преследовать, не оставляет до самой смерти.
Дита ведёт носом по тонкому молочному запястью. Зажмурившись вдыхает этот смрад. Даже новое тело пахнет так. Даже в новом теле не забыть и не отвлечься. Ни соврать самой себе. От Гефеста тоже пахнет огнём и железом, пахнет кровью и потом. Но не так и не то. Это что-то другое, что-то родное. Это всегда рядом, только руку протяни. Рука не слушается и сама тянется к тому недосягаемому, что лежит на дне окопов и ждёт своего часа.
Афродита ловит запах носом и ртом, смакует на вкус. От неё пахнет войной. От неё пахнет Аресом. Невыносимо остро. До того, что становится тошно и иррационально страшно. В голове мелькает паническая мысль, а вдруг Гефест подумает, что она снова была с Аресом? Но тут же смывается шумным потопом других мыслей. Дита думает о последней встрече с Аресом. Думает о его смехе и лучистых морщинках вокруг умных глаз. Думает о его крепких объятиях и губах на её шее. О царапучей щетине и ловких пальцах.
Сердце больно екает, предательски. Дита по-детски куксится и прячет лицо в плечо сопящего рядом Гефеста. Тот по привычке гладит ее по руке горячей мазолистой ладонью, но не просыпается. Он уже к ней привык. К её перепадам настроения, к пустым разговорами и шуткам. К играм с чужими чувствами и страшной привычке лезть не в своё дело и становиться причиной вооружённых конфликтов или и того хуже. Гефест к ней привык, он слишком хорошо её знает. Они женаты слишком давно. Они же на ты слишком давно. Они друг друга знают до последней трещинки. Гефест в её присутствии расслабляется и не ждёт никаких бед для себя лично. Он всякого от нее натерпелся и удивить его ей очень сложно. Возможно, но сложно.
Дита разглядывает профиль мужа, уткувшись носом в его ключицу вдыхает запах его собственного тела, смешанный с въевшимся запахом кузницы. Самый уютный запах в мире, самый родной. Запах ассоциирующийся с домом и теплом. Дита под крылом у Гефеста в безопасности, защищена от всех напастей и бед. У Гефеста под крылом она любима и важна. У Гефеста под крылом на месте и ей бы радоваться, ей бы чувствовать себя счастливицей. Но не можется. Тянет все не домой, а в стылые окопы, в грязь и кровь, не к тому, что кует латы и мечи, а к тому, кто их носит латы и разит мечом.
О войне Афродита знает все. Даром что богиня любви. Даром что должна быть слишком далеко от этого всего. Даром кажется, что любовь и война – диаметрально противоположные понятия.
О войне Афродита знает достаточно. Была и все видела, подливала масла в огонь и кричала призывая бороться. Своей рукой направляла Париса. Своей рукой поправляла забрала. Своей рукой благословляла. Своей рукой перевязывала.
Диту держат от воин и грязи так далеко, как чистого ребенка от чумы. Оберегают с двух сторон, не сговариваясь. Дополняя друг друга в оба уха орут о ее безответственности и пустоголовости. Орут в один голос заставляя одуматься. Ласково подталкивают в спину, отправляют туда, где безопаснее и спокойнее всего. А Диту обратно точно магнитом тянет. Потому что ей, как никому другому, известно, что все самые страшные войны случались из-за женщин и любви. Все самые страшные войны скрепляли лучше прожитых вместе долгих лет, детей полный двор, крепче самых искренних чувств, общих интересов и выгоды. Все самые страшные войны оказывались самым чистым и честным котлом любви. Дита это видела. Дита это чувствовала. Дита благословляла браки заключенные на войне. Дита знала, что нет любви крепче и яснее, чем любовь под лязг железа, под ливнем пуль, в окопах, в бинтах, с болью и слезами.
Магнитом тянет Афродиту к войне и она ведется. Гладит пальцем Гефеста по носу, целует его в хмурый даже во сне лоб и аккуратно выбирается из объятий. Собирает только самое необходимое, оставляет за спиной мужа и дом. Тихонько закрывает дверь в ту жизнь, в которую уже не вернуться, если уйдет сейчас. Закрывает плотно и идет не оборачиваясь. Дита идет сбивая ноги, идет боясь остановиться, боясь, что ноги сами понесут обратно. Она идет туда, где сейчас война. Ее персональная война. Сет говорит, что Арес изменился. Сет говорит, что у Ареса только глаза все те же. Сет говорит, говорит и говорит. Афродита слушает его вполуха и улыбается. Сет говорит, что Дита стала другой. Она пожимает плечами, но не спорит. Может быть. Со стороны всегда виднее. Большое видится на расстоянии. Дита идет навстречу войне, вспоминая слова Сета. Вспоминая свои обещания Гефесту тридцать лет назад. Вспоминая последнюю встречу с Аресом, тридцать лет назад.
Лондон пах любовью, когда Дита последний раз здесь была. Пах цветущими садами и духами юных модниц. Пах сладкой выпечкой и фруктами. Пах жизнью, дышал жизнью. Лондон казался живым. Город вздыхал, как вздыхает старичок, глядя на парочку молодых влюбленных. Город переливался мириадами огней и красок. Город был не фоном, город был действующим лицом. Дита гуляла по улочкам, слушала дивный, точно музыка звучащий, акцент и улыбалась всем прохожим. Кивала в ответ молодым людям, приподнимавшим шляпы в знак приветствия. Шептала комплименты дамам, заставляя их зажечься вишневым румянцем. Афродита купалась в любви и щедро дарила ее в ответ.
Сегодня Лондон пахнет войной. Пахнет болью и кровью. Лондон тонет в грязи, упирается в нее руками, пытаясь встать с колен. Афродита пинает камешки бывшие когда-то прекрасными приветливыми домами и пропускает мимо ушей все приветственные слова в свой адрес. Не реагирует на отчаянно краснеющих, но дерзко свистящих ей вслед солдатиков. Не улыбается пытающимся быть красивыми девушкам. Дита околачивается у простенькой двери слишком долго. Поднимает решительно кулачок, но сдувается и опускает. Мерит шагами крыльцо, поворачивается спиной к двери, щурится, глядя на яркое желтое солнце. Наконец она решается и стучит в дверь, выстукивает незатейливый мотив. Дверь открывается и Дита невольно делает шаг назад. У ее войны синие глаза. У ее любви грустные глаза.
Отредактировано Lily L. Potter (2017-01-27 02:15:33)
Вся прелесть бытия богом войны — тебе не нужно выбирать правых и виноватых. Вообще. Совсем. Арес был волен податься в любую сторону, занять любую позицию, принять любое решение. Энергия била через край, по всему миру находились те, кто восхвалял его, его собратьев, его сыновей. За развитием конфликта практически все наблюдали словно со стороны — люди вдруг научились устраивать глобальные катастрофы самостоятельно, практически без вмешательства. Никто не думал, что столь незначительные мелочи вдруг приведут к подобному. Пару лет спустя, уже разобравшись в сферах влияния, Арес мог разве что только наслаждаться. Прошло то время, когда он лез в окопы очертя голову, забывал себя и всех вокруг, упивался чужой болью и кровью. Его давно интересовал иной вид участия — наблюдение действий, разворачивающихся за военным фронтом.
За четыре кровавых года Марс успел отметиться в Бухенвальде, в Биркенау, среди имён Тотенкопф — немцы приносили какое-то особое, извращённое удовольствие своей педантичностью и, в некоторых случаях, смертоносным желанием идти до конца. В начале сорок четвёртого Сет отправил весточку — кое-что интересное в штатах. Проект Гровса и Оппенгеймера стал второй отдушиной и любимым хобби — почти как наблюдать за бабочками. Пока юные дарования под руководством Маахеса резвились в Европе, Арес вместе с Иштар и Баалом делали ставки на дальнейшее развитие. То, что в последствии назовут «гонкой ядерных вооружений» в те годы служило причиной дружественных споров — Арес ощутимо проигрался Инанне, поставившей всё на то, что после Тринити проект быстро разрушит хотя бы один город.
Возвратиться в разрушенный бомбёжками Лондон в сорок шестом году оказалось куда лучшей идеей, чем предложение Сета поддержать продолжение и разорить некоторые из особо любимых и лелеемых им стран до тотального бедствия. Идея, в последствии, не прижилась, а Сет вернулся в Египет, а потом и вовсе пропал в возлюбленной своей Африке, натаскивая амонова львёнка на мелких племенных междоусобицах. Арес же во всю отдался во власть воспоминаний, мелких вспышках конфликтов по всей Великобритании и на собственном удовольствии вдали от всех.
На рассвете ленивого дня весной сорок седьмого года приходит весточка с пыльной, полумёртвой птицей, которая, кажется, вполне довольна своим положением. Ссыпая перед пичугой припасённые для таких случаев мелкие мышиные косточки, Арес улыбается, вглядываясь в строчки узкого, резкого почерка: «жди гостей, брат, тебе понравится». Размышления о том, кто мог пожаловать, да ещё и после сетова предупреждения, отнимают едва ли несколько часов — Арес быстро свыкается с мыслью, что весной в Лондон, спустя три десятка лет, может явиться только она. И эта мысль греет, будит что-то привычно-ласковое, неподатливое и яркое в груди.
Лондон всё ещё вонял войной. Каждый военный, будь то матёрый вояка, переживший «войну с япошками», или совсем зелёный солдатик, заставший только победу — все будто старались не оборачиваться вслед Аресу. Заняться чем-то одним никак не получалось; в конечном итоге помощь Иштар оказалась как нельзя кстати — аккуратная, соблазнительная в каждом своём движении, смертельно-опасная древняя богиня одарила Ареса выродком келпи, понесённом от обычного мерина, а затем и поделилась помещениями. Арес мог похвастаться теперь целым выводком племенных лошадей, из которых только два мерина были самыми обычными зверьми — остальные сверкали родословной монстров, водных коней да предков людоедов из авгиевых конюшен. Почти все — чёрные, лоснящиеся, предпочитающие человечину всему остальному. Всё это за умеренную плату — Инанна обожала притворяться слабой женщиной, которой совершенно точно необходима была мужская поддержка. И Марс, вздыхая, обеспечивал ей и её девочкам защиту. Чем ещё могла заняться Иштар в Лондоне, если не развести очередной цветник, провонявший благовониями, через который проходили десятки самых дорогих клиентов?
Солнечное, прозрачное утро ознаменовывается стуком в дверь — Арес едва успел отоспаться за почти неделю без отдыха, едва смысл с лица ледяной водой следы сна, едва обтёр шею и плечи от влаги. Накинул рубашку, проталкивая мелкие пуговки в петли на ходу. Дощатый пол, сложенный на славу, холодил босые ступни.
На пороге, чуть испуганно и как будто недоверчиво смотря, стояла Афродита — как поэтично узнавать братьев и сестёр по взгляду, по оттенку радужки, по эмоциям, копившимся у самого зрачка. Толпа обожателей, голодных до женского тела и отпущенных в самоволку на выходной день солдатиков стояла на другой стороне улицы. Арес удостаивает их лишь коротким взглядом, хмурится мимолётно и тут же забывает — соскучившись, действует чуть ли не на рефлексах. Шагает через порог, ловит Диту за запястье, тянет к себе и заключает в объятия, прижимаясь губами к виску. В груди расцветает яркий, душно пахнущий цветок забытых эмоций. Старый чужой запрет, оказывается, действовал односторонне — ему нельзя было и смотреть в сторону, где растворилась Афродита тридцать лет тому назад, но та своевольно сама нарушила границы, сама явилась, сама показалась на глаза. Удивительно прекрасная, строгая, чувственно вписавшаяся в городскую картину — даже выводок сиюминутно влюблённых юнцов её лишь украшал.
— Я уж думал ты вдруг стала послушной супругой, — смешливо шепчет, запечатлев поцелуй на открытой ладной шее. Тянет Диту внутрь, закрывая за ней дверь и целуя снова — прижимаясь губами к губам, не отпуская от себя и с удовлетворением дикого зверя переживая собственную тихую, спокойную и привычную радость, которой не испытывал уже давно.
[NIC]Ares[/NIC][AVA]http://i.imgur.com/RP3WuT3.gif[/AVA][STA]сохрани мою тень[/STA][SGN]find a place to die with honor or find a place to die alone.[/SGN]
Отредактировано Chuck Hansen (2017-02-10 18:07:37)
Вы здесь » BIFROST » beyond the standard model » до твоего прихода
