Отчаявшихся видно за милю: оставивших всякую осторожность, предавших скрытность ради того, чтобы спасти то, что им, несомненно, важно. То, что им дороже угрозы быть узнанными, пойманными, низвергнутыми. Стива Роджерса не спасает отсутствие щита и надвинутая на лицо бейсболка, для опытного глаза он – ходячий американский флаг, исполосованный серым и усыпанный светлыми звездами. Надо отдать ему должное, он все равно пытается, по первости, идти как можно более незаметно. Просто от Ильи не скрылся бы и кто-то менее значимый. А это лицо он уже видел, оно пронзительно смотрело на него со стендов в музее. Будто укоряло – что ты тут, бездомный, беспартийный, забыл? Глупо, но в Штатах он до сих пор, сколько раз бы его сюда не заносило, чувствует себя чужим. Инородным элементом, выбивающимся из толпы не только за счет гигантского роста, будто на нем вечно стоит красная метка. Раньше она была красной, по крайней мере.

Оставленная привычка всегда проверять слежку перерастает в желание понять, наконец, что от него может быть нужно самому Роджерсу. Илья точно знает, что их пути никак не могли пересекаться, достаточно и того, что он, фактически, стер себя из баз данных Гидры, вычеркнул жирным крестом, когда был признан предателем. Его файлы, должно быть, остались копиями где-то в застенках, среди других модифицированных людей, – возможно, даже в одной папке с делом Романовой, – но вряд ли их кто-то стал бы извлекать. Не после падения Гидры. Не дела с таким сроком давности, коротким послужным списком и проваленными парными миссиями.

Он думает об этом, пока кружит по улицам, давая Капитану отставать на полшага, и через пару кварталов знает с точностью: пора подбирать место для разговора. Приходится водить его по знакомым местам, теряться в толпе, выигранные несколько минут среди множества людей дают фору, чтобы Илья успел сообразить. Свернуть куда-то на узкую, малозаметную слепую улочку, больше напоминающую удлиненный тупик. Пустая веранда кафе с неприветливой официанткой выглядит дешево и буквально умоляет о ремонте, и скрипнувшие под ногой Курякина доски и пошатнувшееся от его тяжести сиденье не жалко будет сломать при случае.

В книжках расписано множество подробностей о едва ли не священной войне, о мужестве символа Америки на передовой, о поднятии боевого духа, но страницы молчат о том, какой кофе герой предпочитают по утрам. Технически уже полдень, судя по слепившему его на открытой улице солнцу. Отцовские часы он оставляет на тумбочке у кровати, когда уходит, чтобы к нему мухами не липла здешняя шпана. Ключ к его нынешнему существованию – не привлекать внимания. Брок на это вечно ухмыляется и с хриплым смешком повторяет, что Илье просто стыдно бить малолетних, и отчасти он прав. Заказывает он, в общем, наугад, то же, что и себе: Капитану Америке придется потерпеть черный кофе без сахара, если только чашки останутся целыми хотя бы в первые пару минут этой встречи.

– У меня есть шанс предложить мирные переговоры? - он говорит без усмешки, достаточно громко для стоящего в тени Роджерса. Скрываться от него у стены противоположного здания схоже с попыткой прикрыть горный валун куском брезента, но, кажется, его будущий собеседник и не заботился о стеллсе.

Официантка мелькает в дверях, без особой охоты делает попытку подойти к новому посетителю; напарываясь на взгляд Курякина, она отступает назад, в безопасную зону. Принесенный ей кофе все еще исходит паром, и он лениво прикидывает, сколько минут будет на то, чтобы уложить национального героя на лопатки. То есть, конечно же, попытаться уложить. Тот должен быть опасен и без своего костюма. [ava]http://ic.pics.livejournal.com/centricismicons/76482844/2911071/2911071_900.png[/ava][nic]Illya Kuryakin[/nic][sgn]don't you hear me howling[/sgn][sta]cold war[/sta]

Отредактировано Eleven (2017-05-05 22:07:59)

Вот так прямо, безапелляционно. Совершенно по-армейски. Стив Роджерс больше мальчишка, чем настоящий капитан, несмотря на внушительные размеры и явно солдатскую выправку, выравнивающую плечи в идеальную линию относительно шеи, туго скручивающие позвоночник. Он слишком высоко держит голову, позволяя беспрепятственно заглядывать в светлые голубые глаза — мальчишеские — и вызывает этим у Ильи то ли легкое раздражение, то ли умиление.

Говорят, ему уже под девяносто лет.

Говорят, он проснулся в этом веке и обнаружил, что остался один, да не совсем: слухи разносятся быстро, пусть о произошедшем и стараются не болтать. Курякин сам не торопится оставлять следы, ляпая на каждом шагу, что собирает все данные о Гидре (и зачем собирает их), поэтому его вдвойне удивляет постановка вопроса. Вряд ли он где-либо отметился, копаясь в документах: все они были выложены на общее обозрение Наташей, посчитавшей, что полная открытость облегчит задачу для скомпроментированного Щ.И.Т.а. По информации, которую получает Илья, это не помогло. Сейчас это неважно.

Поначалу не реагирующий на жест, через долю минуты Стив все же присаживается напротив. На нем простая футболка, спортивная куртка, без единого ремня или крепления. Кажется, нет даже кобуры, чего Курякин уже не понимает, инстинктивно прижимая запястьем припрятанное под пиджаком оружие. Так или иначе, Капитан Америка ходит без своих знаков отличия — он больше не связан с Щ.И.Т.ом. Неприкрытый в буквальном и переносном смысле и ищущий помощи бог знает у кого, у отставного наемника, никак не связанного (почти не связанного) с суперсолдатами. Что бы с ним не происходило за пару месяцев затишья, это должно было сильно по нему ударить.

— Если бы хотел напасть, сделал бы это раньше. Знаю, — буднично соглашается Курякин и перекидывает пакетики с сахаром со своего блюдца поближе к собеседнику. Не все обязаны пить ту же "горькую муть", что и "окаменелость", которая не признает никаких благ цивилизации вроде этих их взбитых сливок и странных сиропов, которые заставляют копеечный кофе стоить несколько долларов. С другой стороны, Стиву Роджерсу должно быть еще более непривычно. Между ними лет тридцать разницы, кто бы мог подумать. — Чем я вообще могу помочь символу безопасности Соединенных Штатов?

Курякину все легче врать, с каждым десятилетием, с каждым глупым укором от окружающих легче. Теперь он делает это, не задумываясь; с некоторых пор приходится раскидывать ложь вокруг себя так щедро, что он иногда сам забывает, где именно соврал. Все его схемы помнит только его обгоревший советник, персональный и злоебуче помнящий каждую деталь секретарь. Он каждый раз напоминает, почему именно Илья таскает в снятую неподалеку квартирку лекарства, не уставая недоумевать, зачем ему вообще сдался поджаренный кусок мяса.

Он кривит спекшийся уголок губ, когда Курякин задает ему вопросы о самом темном пятне в истории Гидры, и отказывается рассказывать. Вернее, рассказывает, но так скупо, что больше похоже на глухую отрицаловку. И почти похоже на стыд. Что бы не делал Брок Рамлоу в последние несколько лет своей службы, ему не хотелось это обсуждать.

Теперь Илья смутно подозревает, что именно за этим Стив и пришел. За страшной тайной и ночными кошмарами. Совсем недавно он сам хотел выйти на Романову, чтобы задать ей пару вопросов на эту тему... А оно вот теперь, как обернулось.

— У меня есть условие. Я не видел тебя, а ты — меня. И спрашивай, что хочешь.

Так удобнее самому Стиву, так легче и спокойнее Курякину. Ни один человек в этом городе не подозревает о том, кто забрал полумертвого преступника из больницы, но лишних подсказок правосудию он предпочитает не давать. И кто знает, на какие именно принципы Роджерс забыл в своем podpolye, а какие оставил при себе.[ava]http://ic.pics.livejournal.com/centricismicons/76482844/2911071/2911071_900.png[/ava][nic]Illya Kuryakin[/nic][sgn]don't you hear me howling[/sgn][sta]cold war[/sta]