[SGN]
нас друзья, убитые горем,
со скалы развеют над морем.[/SGN]
[nic]connie oswald[/nic]
[ava]https://38.media.tumblr.com/cf86c7e05dae7b1b6ef9bf058da1c53f/tumblr_ndb3ndsTHB1txilm9o8_250.gif[/ava]

Когда война разжигает пламя, в её горнило летит весь мир. «Ты или с ними или же с нами», «лишь мы твой верный ориентир...»
Звучат призывы, речёвки, спичи о том, что дело — важней всего. ...Но до чего мне всё безразлично, когда сжирает людей огонь, клеймя их «праведным» знаком кожу и «очищая» путем огня...
И если я их забуду, Боже, тогда, прошу, позабудь меня.

Констанция Освальд никогда не любила свое вычурное имя. Const. Константа. Постоянная и не изменяющаяся величина в физике и математике. Маленькая суматошная Конни с детства была волчком, что крутится вокруг своей оси, вечно куда-то спешит, летит и не было в ней никогда покоя. Она ушла на войну не сразу. Первыми были её братья, отец и Джеймс, потом ещё сотни и тысячи новобранцев среди которых был и Стив Роджерс. Светловолосый и щуплый друг Барнса. Они были неразлучные с самого детства по их собственным же рассказам. Лучшие друзья, названные братья, друг за друга готовые и на дворовых хулиганов пойти и под фашистские пули на войне. Конни практически не удивилась, когда проделав двухчасовой путь из своего благополучного района до трущобных кварталов Бруклина не обнаружила в маленькой квартирке Стива. Все было на своих местах, — мытая посуда в буфете за стеклянными створками, аккуратно заправленная постель с выпирающими пружинами, немногочисленная сотню раз перештопанная одежда, старые изрисованные альбомы, где было множество портретов Барнса, —  могло сложится впечатление, что хозяин просто вышел на несколько минут и вот-вот вновь появится на пороге. Конни просидела до вечера у окна, выходящим во двор. Роджерс так и не появился. Несколькими днями позже Освальд нашла фамилию молодого художника в списках призванных.

Война для Констанции,  — матушку раздражало дурацкое на её взгляд сокращение и она называла дочь исключительно полным именем, — казалась чем-то далеким. Раскатом грома или штормом, бушующим в океане близ соседнего штата, который ещё не скоро достигнет её уютного маленького мира. Она продолжала ходить на учебу. Писать братьям, отцу, Барнсу и получать редкие ответные весточки. Веретено кружилось вокруг своей оси, пряжа расплеталась обнажая сердцевину. Все вокруг буквально замерло в ожидании. Война показала свое забрызганное кровью лицо, вломилась в их дом вместе с контуженным отцом Конни. Для девушке впервые стало ясно, что смутные очертания войны не где-то далеко, на задворках, в чужой стране,  они тут. Здесь и сейчас. Стоит только руку протянуть. И Освальд не вправе сидеть сложна руки, в безопасности, в тылу, обложенная со всех сторон подушками и накрытая для надежности ватным одеялом, пока на передовых, ежесекудно рискуя собой сражаются её братья, Джеймс, Стив, если он ещё жив — конечно он жив, глупая, Барнс не позволит ему умереть, он сам скорее погибнет, словит пулю предназначенную Роджерсу,  — обычные люди, которые отстаивают свой дом, право своих будущих детей на мирную жизнь без страха и гнета.  Она не желает получать скупые известия со страшной чертой между датой рождения и датой смерти.

Жоан Эддигтон стала первой, кто встретил Конни уже на войне. Тонкая и ладная англичанка с мягкими кудрями русых волос на три года старше самой Освальд. Она в первые же дни взяла американку под опеку, стала для неё старшей сестрой и боевым товарищем. Жоан была из тех сестер, что могли безжалостно подначивать тебя, острить и подкалывать, но в тоже время и направлять на верный путь, обрабатывая раны под крохотным светом одного лишь огарка свечи, приходить среди ночи, чтобы убаюкать после кошмаров, защитить перед начальством. Первое время Конни работала связисткой вместе с ещё несколькими женщинами, а после кто-то разузнал о её неоконченном медицинском образовании и её немедля направили на шестимесячный курс подготовки, дабы потом пополнить ряды медсестер. За это время она научилась не только накладывать швы, бинтовать и вытаскивать осколки, но и стрелять из боевой винтовки, бросать гранаты. Жоан же была шофером, перевозила людей, а иногда и ящики с артиллерийскими снарядами. В тот злополучный день она везла раненых. Машина угодила на неразорвавшуюся мину.

Конни рыдала навзрыд в крепких руках их невысокой и кряжистой командирши. Она рыдала в унисон с жалобно гудящей лопатой, ударяющейся о схваченную морозом землю, а когда силы иссякли почти беззвучно хрипела, сотрясалась всем своим худым телом, растирала слезы по отекшему, раскрасневшемуся и подурневшему лицу. Ей же будет холодно, мадам Барлоу. Пожалуйста, мадам, ради Бога, накройте её хотя бы её шинелью. Ей там холодно… Прошу. Когда женщины засыпали могилу промерзшей землей вперемешку со снегом Конни безвольно повисла на руках у командира Барлоу, смотря стеклянным взглядом куда-то сквозь и изредка всхлипывая. Похоронка семье Жоан была отправлена в тот же день.

Война — это тоже жизнь. Уродливая в своей безжалостности и кровавости, но все же жизнь. И она слишком многое поменяла в судьбах людей хоть единожды ощутивших на себе жар её дыхания, холод её струпной руки.  Конни после войны так и не научилась вновь носить платья и туфли. Она горько плакала в одном из закутков родительского дома, когда хорошенькие ботиночки купленные до начала войны и так ни разу ею неношеные, теперь не налезали на растоптанный тридцать девятый размер ступни. Ноги, за два года привыкшие к тяжелым кирзовым сапогам и портянкам вместо тонких чулок, теперь сами собой неуклюже подворачивались и путались в тканях длинных юбок, а надень что-то короче, обнажишь ноги в не сходящих мелких увечьях от порезов, ранений и ожогов. Форменный китель из плотного сукна сменился легким приталенным пальто из дорогого кашемира. Конни смотрит на себя в зеркало и все вокруг кажется чужим, неправильным. Она живая, почти здоровая, балованная папина дочь ныне покореженная войной, но все ещё живая. Оставившая на минных полях, в окопах, в концлагерях тех кого могла бы спасти, если бы была чуть сильнее. Чуть больше, чем простая девушка едва способная держать в руках четырехкилограммовую винтовку. Она видела столько крови, что некогда любимый красный цвет после войны стал практически невыносимым и ненавистным.

Оба её брата служили в восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии и оба по сей день считаются без вести пропавшими в сорок третьем. Утрата сыновей добила Освальда-старшего, он так и не увидел победы народов над фашизмом. Конни и её мать остались вдвоем посреди страны возрождающейся после десятилетия забытья.

Связь с Баки Барнсом оборвалась в тот же год, что и жизни братьев Конни. Девушка не знала ходит ли ясноглазый балагур где-то по земле за тысячу миль от родного Бруклина или же спит беспробудным где-то в братской могиле, погребенный, как и Жоан, толщей снега, земли и ошметков металла.

Отредактировано Viola Seton (2017-01-07 20:53:33)